Наркология от слова ложь

06.10.2021

Государственные реабилитационные центры могут предоставить одну койку на 852 человека

Мне и раньше казалось, что наша наркология совсем закуклилась на решении каких-то таинственных, никому не ведомых вопросов. Статистика это наконец подтвердила.

Совсем недавно глава Минздравсоцразвития Татьяна Голикова приветствовала участников II Всероссийского съезда православных врачей России. Она сказала: «В стране активно развивается комплексный лечебно-реабилитационный подход к оказанию наркологической помощи, реализуются федеральные целевые программы по предупреждению социально значимых заболеваний, ведется активная антинаркотическая пропаганда…», ну и так далее — весь набор заклинаний.

А знаете, сколько в России государственных реабилитационных наркологических центров? Сто? Двести? Доклад «Основные показатели деятельности наркологической службы в РФ в 2007–2008 годах» дает точную цифру: их в России… три!

Вот что такое «активное развитие комплексного лечебно-реабилитационного…» и так далее до слова «пропаганда»…

По поводу наркомании чиновники очень любят бить в колокола. Как «круглый стол» какой или конференция, в разные стороны разлетаются: «афганская игла! угроза демографии! национальное бедствие! наркомания стремительно молодеет!»? Поорали, разошлись, успокоились до следующей конференции. Главное — обозначить проблему. Но о проблеме мы слышим уже 20 лет. Все это время общество взывало к совести наркозависимых: «Что ж вы колетесь, черти! Бросьте вы этот героин! Государство все, все для вас делает, лечись — не хочу! А не хотите по-хорошему, мы вас пролечим принудительно. Сами потом спасибо скажете». На самом деле нам врут о том, что в России государство хоть что- то делает для людей с наркозависимостью.

Ноль. Выжженное поле, прикрытое рапортами. У нас нет наркологии, и никогда ее не было.

Койки расползались как тараканы…

Российская наркологическая служба начинается с диспансеров. Их у нас сегодня 144 штуки. Много это или мало — сложно сказать. Потому что сложно сказать, чем они занимаются. В основном постановкой на учет.

Но интересно то, что еще в 2003 году их было 194. Еще одно звено наркологической помощи — стационары. Снятие ломки (детокс) илечение в2008году оказывалось в 12наркологических стационарах и 117 диспансерах, имеющих стационарные отделения. Эти цифры тоже снизились — в 2003 году их было 15 и 156 соответственно.

Уменьшилось и число учреждений, имеющих подростковые наркологические отделения или кабинеты (с 302 до 300). Кроме того, за последний год снизилась на 3,1% и численность коечного фонда. Сегодня она составляет 26,6 тыс. коек (на 503 тысячи нарко- и 2 млн. 728 тысяч алкоголезависимых). У Ильфа и Петрова стулья расползались, как тараканы, а у нас ежегодно куда-то расползаются койки и целые больницы. Лет через пять их количество может достичь отрицательных величин. Но, собственно, диспансеры и больницы в лечении наркомании никогда погоды не делали. А что у нас с реабилитацией, без которой наркологическая служба не имеет смысла?

Тут поражает воистину царский размах. Как флегматично сообщает статистический отчет, с 2003 года число государственных ребцентров снизилось с 4 до 3. То есть рухнуло с мизерного до микроскопического. Сейчас такие числа называют «наноразмер». В каждом из этих ребцентров — по 60–65 коек. Есть еще «реабилитационные отделения» числом 25 на всю страну. Там еще в сумме набирается около 400 коек. (С трудом удерживаюсь, чтобы не ставить везде восклицательный знак.) Разница между центром и отделением — только в названии. Но, как ни крути, государственное реабилитационное пространство состоит максимум из 590 коек. На 503 тысячи человек с наркотической зависимостью.

Но, кстати, койки простаивают: их занятость — всего 304 дня в году. Очередь к ним не ломится, двери не высаживают. Объяснений тут может быть много, но главных — два. Это вопросы эффективности и доступности. Сначала об эффективности. Кто работает с наркозависимыми?

Во-первых, психиатры-наркологи (их количество тоже снижается, даже не буду приводить цифры). Практически все они занимают 1,8 ставки. А вот психологов в наркологических учреждениях — 1269 человек. То есть по одному на 396 пациентов! Еще веселее специалистам по социальной работе и социальным работникам. Их по одному на 600 и 1000 пациентов. Эти парни вообще никогда без работы не останутся. А вот ставок «равного консультанта», «консультанта по химической зависимости», то есть людей, которые и мотивируют человека на выздоровление, в государственных ребцентрах не предусмотрено вообще. Именно поэтому, когда речь заходит об излечении наркомании в госучреждениях, чаще всего звучат данные: «4%» и «ремиссия не больше года».

Нет денег — нет реабилитации

Таким образом, в государственной наркологии имелся пока только один плюс — доступность, то есть бесплатность. Но эта бесплатность оказалась весьма относительна.

— У нас в городе три ребцентра, они относятся к республиканскому наркодиспансеру (РНД),— рассказывает равный консультант из Казани Дмитрий Гайнуллин

— Они должны быть бесплатными, но это не так. В свое время я не раз там лежал, и моим родным приходилось тратить деньги на бесконечные презенты и обходы якобы существующих очередей. Но я тогда чувствовал себя изгоем и не мог даже представить себе, что я имею какое-то право на лечение в наркологии, не говоря уже о реабилитации. В конце концов мои родные устали от меня, и я оказался на улице, но уже более подкованным в своих правах. И я решил сам лечь в «детокс» с планами на дальнейшую реабилитацию. Естественно, без денег меня не очень охотно встретил врач одного из отделений РНД и очень долго настаивал на том, чтобы я поговорил с родными по поводу очередной помощи. С трудом мне удалось его убедить в том, что за меня некому заплатить.

И тогда он сказал, что мне придется подождать очереди и прийти через 20 дней. Все 20 дней я прожил то в подъезде, то в притоне. Придя в назначенный день, я услышал: «Понимаете, мы думали, что места освободятся, но пока не получается». Но я больше не мог скитаться по подъездам. Тогда я сел напротив него и сказал, что мне некуда идти и я просто никуда не уйду из его кабинета. Так меня все-таки взяли. Через 5 дней мне начали намекать на выписку: нужны места и все такое. Я просил не выписывать меня и дать мне время на то, чтобы я мог подумать, что мне делать дальше. В отделение постоянно приходили консультанты из разных ребцентров — государственных в том числе! Но они даже не хотели меня слушать, ведь я просился бесплатно. Кое-как я смог продержаться там две недели, после чего я остался за дверями отделения с той же проблемой один на один. Сейчас я работаю внекоммерческой организации ипомогаю другим наркоманам сохранить свое здоровье. Не так давно я устроил в РНД парня. Прошло две недели, и я узнаю, что он выписался по собственному желанию. На вопрос «почему?» он ответил: «Меня пускали только на некоторые мероприятия. А остальные, хотя и являются неотъемлемой частью реабилитационного процесса, оказались «платными услугами». Меня попросили заплатить, предложив 50%-ную скидку, так как я состою на учете. Денег у меня нет, пришлось выписаться…».

Кстати. Ежегодно в результате употребления наркотиков в России умирает уже около 30 тысяч человек.

«Прохождение реабилитации — это не исцеление, это — начало»

— Как ни странно это звучит, государство не заинтересовано в том, чтобы население было здоровым,— говорит эксперт по вопросам реабилитации Александр Савицкий.

— Возьми Польшу, где государство финансирует и реабилитацию (в том числе в тюрьме), и снижение вреда, и комнаты для безопасного употребления. В Бразилии то же самое, в США.

— А сколько в Москве государственных ребцентров?

— Два: на базе 19-й наркологической больницы и городское детско-подростковое стационарное наркологическое отделение «Квартал». Причем такие ребцентры появляются не по воле государства, а исключительно благодаря продвинутым наркологам. А ведь реабилитация должна быть не только доступной. Она должна быть разнообразной. Сегодня в России нет государственных ребцентров для людей с ВИЧ — а там своя специфика. Нет ни одного центра для женщин с детьми, и в регионах сейчас люди из НКО пытаются сами что- то сделать.

— То есть реабилитация у нас полностью отдана частникам?

— Частные центры вынуждены быть коммерческими, чтобы выжить. Государство их не поддерживает, вот они и берут плату, меньше или больше. Где-то это 20 тысяч рублей в месяц, где-то — 15 тысяч евро. Но такая ситуация — это минус не им, а государству.

— Зато очень много религиозных ребцентров.

— Да, в России сейчас открыто более 200 реабилитаций церквами разных конфессий. Их несомненный плюс — низкопороговость, туда может прийти любой. Но христианским ребцентрам не хватает комплексности. Профессиональной реабилитацией это не назовешь. Зависимые люди зачастую являются духовными «младенцами», им трудно переварить «твердую» духовную пищу, поэтому очень многие уходят. С другой стороны, я лично знаю тех, кто перестал употреблять в христианских ребцентрах. Но все-таки необходимо соединять духовное возрождение с профессионализмом. Вот смотри…

Александр берет мой блокнот, ручку и рисует круг. Потом перечеркивает его крест-накрест и в получившихся секторах пишет буквы Б, П, С и Д.

— Часто под реабилитацией имеют в виду все что угодно. На самом деле — это восстановление биологической, психологической, социальной и духовной сфер человека. Вот я их буквами пометил… Если заниматься какой-нибудь одной — это не реабилитация. К примеру, церковь занимается духовной сферой, медицина лечит биологическую. Психотерапевт занимается психологической. Есть те, кто занимается только социальной сферой — трудоустраивает, например, наркоманов. Но только та реабилитация даст наилучший результат (процент выздоровления), которая занимается всеми четырьмя сферами (Александр заштриховывает последовательно все сектора.— Авт.), плюс работает с семьей, плюс предоставляет пациенту возможность войти в терапевтическую среду, например в группы самопомощи. И вот тогда, и не раньше двух лет, появится результат!

— А без реабилитации человек с зависимостью не справится?

— Из 100 человек только у двоих что-то поворачивается в голове, и они бросают сами. Остальные погибают — в прямом смысле слова. А из тех, кто прошел реабилитацию, выживут уже 30. Но надо знать, что прохождение реабилитации — это не таблетка, не исцеление, как рассчитывают родители. Это — начало. Мотивация на трезвость. Дальше он должен оставаться в терапевтической среде, то есть, к примеру, ходить на группы АН или собрания своей церкви. Там люди смогут поддерживать трезвость после реабилитационного центра.

Только не назад в ЛТП!

Казалось бы, все просто, все понятно, что надо делать и как. Но за 20 лет государство так ничего путного и не сделало. Единственно, раз в год околонаркологическое болотце начинает шевелиться, бурчать — и на поверхность выскакивает неожиданная, но смелая идея. То придумают реабилитацию «с элементами ЛФК и массажа». То вот грозят подготовить «программу развития медико-социальной реабилитации для больных наркоманией с акцентом на создание лечебно-трудовых мастерских, обеспечивающих постоянную занятость больных». Так и видится: сидят люди и строгают что-то, пилят, телят пасут, село возрождают. Бесплатно, разумеется. Ну и периодически возникает идиотская идея о принудительном лечении, которое спасет Русь-матушку и самих наркозависимых. Иногда всех подряд хотят лечить, иногда — совершивших преступление.

Причем на вопрос: «А где вы их собираетесь принудительно лечить?» — в ответ обязательно слышится: «ЛТП вернем! И нечего было их разваливать! Сами виноваты теперь в разгуле алкоголизма и наркомании!». Вот только лучше бы они этого не говорили. Потому что факт, что система ЛТП несостоятельна, признали еще в советское время. Судите сами. С момента создания первого ЛТП через принудительное лечение и трудовое воспитание прошли более 2 миллионов человек. Казалось бы, здорово. Но, по статистике тех лет, до 75% лиц, освобожденных из ЛТП, начинали употреблять алкоголь или наркотики в течение первых дней или недель после освобождения. То есть ремиссии как таковые отсутствовали. Через 8–11 месяцев злоупотребляли уже более 85%, из них 65% имели конфликты с законом. Многие больные попадали в ЛТП повторно и даже по нескольку раз. Кроме того, по данным Госкомстата СССР, количество больных алкоголизмом и наркоманией с 1970 по 1988 год выросло в 3 раза. Продажа алкоголя с 1960 по 1980 год увеличилась в 2,3 раза. Увеличилась и «пьяная преступность»: например, в 1988 году совершили преступление в состоянии алкогольного опьянения 44,7% всех осужденных. А ведь на снижение этих показателей и рассчитывали, вводя ЛТП. То есть не работает. Изоляция — да, но не лечение и реабилитация.

«Мысль была одна: выйду отсюда — я буду колоться, я по-любому уколюсь!»

Но пока власти обдумывают идею принудлечения, то там, то здесь уже возникают «ребцентры», в которых в качестве лечения используют пытки, наручники, голод, столбы позора. За всем этим стоят люди, которым хочется не столько лечить, сколько «перевоспитывать», точнее, ломать. Что интересно, и родителей, и чиновников это часто устраивает. Попили наркоманы материной кровушки? Вот пусть теперь узнают, что такое сильная рука. И не важно, чем прикрываются такие «реабилитационные центры» — трудотерапией или восстановлением храмов. Дело в другом. Когда пытаются ломать человека — это не реабилитация.

Суть реабилитации — восстановить человека, научить его быть полноценной личностью. А как сделать человека личностью через наручники? Через страх? Вот что рассказывают люди, прошедшие принудительное лечение в одном из таких центров под Екатеринбургом.

Петру — 26, Свете — 18.

— В этот центр меня обманом завезли товарищи,— рассказывает, нервно усмехаясь, Петр

— Сказали, давай съездим, с психологом настасия Кузина пообщаешься. Приехали, ворота бац — и закрылись. Вытащили меня из машины — и в «холодную», в комнатку в офисе прямо под лестницей. Размером — как если рядом положить два ватных матраса, и еще до стены, ну, может, метр. И туда вот набивали наркоманов, которых родители привозили. Представляешь, 21 человек, всех кумарит… Бутылка стоит под мочу — это туалет. По стенам буквально это все текло, вонь стояла ужасная. Из еды — хлеб и вода. И трудотерапия: по 5 человек выгоняли каждый час на работу. Снег с места на место перетаскивали. А каждого новенького ведут в отдельную комнату. Там стоит кушетка, ты ложишься, снимаешь штаны — и встают двое-трое сотрудников и бьют тебя. Меня лупили одновременно втроем. И лупили до того, пока не почернеет заднее место. Руки нельзя подставлять, еще хуже будет. По рукам начинают бить лопатами, дубинами. Это как бы проучивали наркоманов: «Будешь еще колоться, будешь?». Все кричали: «Ой, не буду больше, остановитесь, клянусь, отвечаю, толь- ко не порите меня, пожалуйста!».

— Но это еще не реабилитация?

— Нет, это лечение. А через три дня приходили родители, и им начинали в уши впихивать, что надо на реабилитацию. Им говорили: «Вот он — наркоман, он же у вас все украл, все из квартиры вынес. Давайте мы вам его перевоспитаем, сколько вы можете мучиться». И родители писали бумагу: «Отдаем своего ребенка на реабилитацию». И потом к тебе приходили и говорили: «Пиши, что ты здесь на- ходишься добровольно». Ну, тут уже по-другому не напишешь, заставят написать. А там уже лежишь месяц на карантине, на наручниках. Две недели пристегнут двумя руками к железной кровати, отпускают только в туалет. И две недели — на одной руке. А снимают с наручников вообще через месяц. Из еды только хлеб-вода. Я сбежал…

— А ты не хотел, чтобы тебе помогли?

— Ну не такими же методами, что, наркоман — это не человек?! У них все поставлено на кнут, все идет через боль, через изоляцию, через унижение постоянное. Причем все сотрудники, которые и порют, и охраняют,— бывшие наркоманы. Они зверьми стали, потому что с ними точно так же обращались… Такую же школу, только в «женском ребцентре», прошла и Светлана

— Сначала «холодная»,— перечисляет она,— потом 27 дней на карантине, на наручниках. Потом трудотерапия. Иногда работы не было, и мы вставали в ряд и передавали кирпичи из одной в другую сторону. Было и такое, что одни яму копают, а другие тут же закапывают. Одна из девчонок домой ушла, ее нашли, привезли и пороли в два ремня два охранника. 400 ударов. Мы сидели считали.

— Но ты поняла, что надо бросить наркотики?

— Когда мы вышли на свободу, девчонки стали умирать. Знаешь, почему? Потому что все, абсолютно все думали: «Я выйду, я буду колоться, я по-любому уколюсь». Одни мысли были — только уколоться. На карантине мысли были: поесть. А вот после мысли уже были — как бы уколоться. И этого все хотели. Катя поставила себе 2 грамма и отъехала. Аня разбилась на машине пьяная. Лана тоже стала колоться. У нее чего-то с ногой случилось, ампутировали. Женя сидит за торговлю. Ну, короче, я не знаю ни одной, чтобы не верну- лись к наркотикам. Все, все… По мне, вот такая помощь, она на фиг не нужна. Пока я сама не захочу, никто не сможет исправить… И Петр, и Света сказали, что в Екатеринбурге и окрестностях нет бесплатных ребцентров. То есть у них даже выбора не было…

Остаться в живых

Итак, достижения государственной наркологии за 5 лет: уменьшилось число диспансеров, наркологов, соцработников. Уменьшилось число коек в наркологических учреждениях и подростковых кабинетов. Уменьшилось число ребцентров. Зато знаете, что увеличилось? Количество кабинетов экспертизы наркотического опьянения, которое в 2008 году составило 369.

По сравнению с 2003 годом их число увеличилось на 24,2%! Хоть что- то растет. …

Но что интересно — в то время как официальная наркология столько лет сокращалась и занималась не пойми чем, в России незаметно, без помпы, сложилась параллельная инфраструктура, которая совершенно потрясающе работает с наркозависимыми. По всей стране сотни волонтеров из некоммерческих организаций взяли на себя то, с чем госслужбы не хотят связываться даже в страшном сне. Это профилактическая работа среди уличных наркопотребителей, заключенных и секс-работниц. Это социальное сопровождение людей с ВИЧ, наркозависимых женщин с детьми и бывших заключенных — людям помогают организовать лечение или трудоустроиться, восстановить документы и жилье. Некоторые НКО организовывают «дроп-ин-центры» (от англ. «зайти в гости»), куда наркозависимый человек может прийти за информацией или консультацией, на груп- пу самопомощи, просто попить чаю и постирать одежду. Людям дают возможность остаться в живых. Но, конечно, к наркологии это не имеет прямого отношения…

«МК» № 267 от 27.11.2009