Жертвоприношение и самопожертвование

11.08.2022

Собирая сведения о все еще активных в нашем обществе остатках традиционных моделей посвящения, не стоит ограничиваться работами Элиаде, а можно воспользоваться также идеями Мосса, который предложил модель жертвоприношения. Существует много общего в этих двух подходах, хотя первый делает акцент на религиозной функции, а второй — на социальной. По Хуберту и Моссу основной задачей жертвоприношения является «установление связи между сакральным миром и профанным посредством жертвы, т. е. посредством человека, которого убивают во время церемонии»  (H.Hubert and M.Mauss. Sacrifice: Its Nature and Function, Halls, W. D., tr. Chicago: University of Chicago Press, 1964.). Заметим, что смерть (в значительных жертвоприношениях разрушается какая-то форма жизни) служит здесь необходимым этапом, центральным переживанием, как и в посвящении. Как мы уже упоминали, в самой возвышенной форме жертвоприношения жертва и священник совпадают—протагонист обряда умирает, как и в случае посвящения. Однако, схема жертвоприношения включает три элемента, что отличает его от посвящения. Если при обычном жертвоприношении этими элементами являются священник, божество и жертва, то в случае самопожертвования добавляется еще один элемент, внешнее лицо, пользующееся пожертвованиями. В христианстве это весь народ, все человечество. Христос сделал этот древний религиозный обряд широко распространенным и радикально простым (когда все три элемента — совершающий ритуал, жертва и божество—совпадают). С одной стороны, христианство возвеличивает жертвоприношение, его божественную чистоту, делая его целью спасение всех людей, основывая на нем новое мировоззрение. С другой стороны, христианство монополизирует жертвоприношение и превозносит его как нечто неповторимое.

Это жертвоприношение возвещало приход нового мировоззрения—монотеистического и центрированного (психологически и политически). Любое другое специфическое и дифференцированное жертвоприношение стало больше невозможным, так как последнее слово уже было произнесено христианством. После самопожертвования самого Бога кто осмелится принести в жертву свою собаку или осла? Пришествие христианства закончилось подавлением ритуала жертвоприношения и психологической потребности, выраженной в нем.

Подобным образом христианство подействовало и на посвящение. Посвящение подразумевает возрождение человека, даруя ему новую силу, силу мифологической личности, то есть силу архетипа. Посвящение связывает человека с мифом, непреходящей парадигмой, таким образом обеспечивая ему безопасность и неприкосновенность. Элиаде отмечает, что связь с мифом является главной причиной того, что посвящение так важно в традиционных обществах и фактически отсутствует в нашем профанном Западном обществе, где у человека нет задачи воссоздания связи с мифом, а он сам по своей воле творит историю (М. Eliade. The Myth of the Eternal Return. Princenton, University Press, 1971.).

Согласно Элиаде, именно христианство привнесло такое изменение, обесценивая мифические модели, вверяя человеку задачу искупления. Кроме того, христианство молится о спасении каждого, а не только посвящаемых людей. При своей открытости к массам христианство осуждало связанные с посвящением религиозно-мистических культы греческой ориентации, преобладавшие в то время и постепенно исчезнувшие.

Следует еще кое-что добавить к тому, что уже рассмотрел Элиаде. Нельзя сказать, что христианство не несет откровение или модель духовного пути, или, что христианство не нацелено на трансформацию природного человека и на возрождение последнего в качестве человека священного. Но это освящение одинаково важно и доступно для каждого. Других путей больше нет, и хотя путей должно быть столько же, сколько людей, в реальности остался только единственный, заповеданный Христом. Крещение заняло место обрядов посвящения. Подобным же образом больше нет других истин кроме Слова Божьего. Ритуал стал максимально упрощенным, и в результате посвящение стало доступно каждому (следовательно, никому). Оно выполняется один раз и для всех, причем не только онтогенетические —для индивидуумов, но и филогенетически—для всего человечества.

Как и в случае с жертвоприношением, этот новый подход так возвышает религиозную миссию, что древние ритуалы, более ограниченные и не связанные в такой степени с абсолютными этическими концепциями, потеряли значимость и привлекательность для людей. Поэтому посвящение исчезает как дифференцированная специфическая возможность, гибкая и приспосабливаемая к различным потребностям. Это полное исчезновение связано с тем, что христианская трансформация не обеспечивается ритуалами, а является лишь частью монотеистического развития, которое постепенно привело к современному миру, Единому миру (или миру Единого Бога), который в структурном, если не в идеологическом смысле располагается между марксизмом и фрейдизмом с одной стороны и иудо-христианским наследием с другой. Ницшеанское возрождение греческого политеистического духа, юнговский архетипический подход и работы Хиллма-на (l.Hillman and D. Miller. Psychology: Monotheistic or Polytheistic^ In New Polytheism. Dallas: Spring, 1981.) служили противовесами на психологическом плане этой редукции к Единому и тенденции отрицать сложность психологических реалий в пользу унитарных требований эго.

Посвящение постепенно отрицалось европейской культурой частично из-за того, что его относили к покоренным примитивным культурам, а частично из-за связи с эзотеризмом и образованием групп посвящаемых, создававших риск возникновения субкультур и социокультурных групп с совершенно автономными, отличными от общепринятых системами ценностей. С приходом христианства эзотеризм, за исключением гностицизма, утратил свою законность.

Авторитарным указом можно отменить практику посвящения, но нельзя устранить базовые архетипические потребности, в результате их удовлетворение будет происходить в упрощенных суррогатных формах. Мы уже приводили типичный пример, когда группа демонстрирует солидарность и вырабатывает секретный код поведения, используя наркотик в качестве предлога. Парадоксальным образом обращение к наркотикам в меньшей степени табуировано, чем само посвящение. Употребление веществ не противоречит современным ценностям. На самом деле именно потребительская идеология открыла дорогу для наркомании, и помехи здесь только из-за токсических свойств наркотиков и практических
неудобств, ими вызванных.

И попытка возврата к посвящению, и попытка ритуализировать и институционализировать потребление наркотиков (конечно, тайно), по-видимому, являются не индивидуальной, а коллективной реакцией, культурным противовесом по отношению к психологическому монотеизму эго и разума и идеологическому монотеизму редукции к Единому. Посвящение пытается вернуть менее редуктивную установку и создать экзистенциальные предпосылки, в то время как потребление наркотиков, особенно галлюциногенов, продвигает к политеистической психике, свободной от верховенства эго (нечто похожее также делают сновидения).

Легко понять, почему эти явления не остаются в форме изолированных субкультур за рамками цивилизованного общества наподобие криминальных групп. Они имеют тенденцию появляться в более широком контексте. Это не отдельные случаи индивидуального бегства от действительности или от общества, а «культурные» ресурсы, существование которых оправдано чрезмерной однобокостью нашего мира.